Рассказ и о старце, и о том времени, которое переживала наша Церковь в годы, называемые ныне «безбожным семидесятилетием».
В то время к музыке многие относились как к религии
– К сожалению, я, наверное, не могу себя назвать духовным чадом отца Тавриона, потому что встреча с ним у меня была всего одна. И состоялась она следующим образом… Это был 1978-й год, мы тогда были еще совсем юные люди. А что касается меня, я был совершенно нецерковным человеком (как и большинство моих сверстников). Скажу вам больше даже: я, наверное, к 19-и годам ни разу не зашел в православный храм!..
У нас была тогда музыкальная компания, и в плане музыки, в плане московских всяких течений музыкальных все наше общение представляло для нас колоссальный интерес. Об этом можно тоже, наверное, поговорить, но это – совсем другая тема…
Но почему я упомянул о музыкальных вещах? Не знаю, покажется вам это странным или нет, но музыкальные какие-то искания тогда помогли мне прийти к Богу, как потом оказалось. Дело в том, что в то время к музыке многие люди относились как к религии. Осознанно или неосознанно, но люди тогда искали какую-то высшую красоту, какую-то правду в музыке. Может быть, эти искания многих людей из нашей компании тоже привели в Церковь, а некоторые из них стали даже и священниками, и монахами…
– Но расскажите, пожалуйста, о себе. Что у вас была за жизнь?..
Страдал я в то время каким-то недугом
– Я в то время страдал каким-то странным недугом, не могу точно сказать даже, каким. Врачи не могли поставить точный диагноз. А проявлялось это в том, что периодически у меня начинались какие-то непонятные приступы.
Я жил в Московской области, на работу и учебу в Москву мне нужно было добираться на электричке. Зачастую наступало у меня такое состояние (не знаю даже, как лучше его охарактеризовать), – становилось настолько плохо, что я вынужден был выходить из электрички. И если дело было летом, садился на полустанке, дышал воздухом, приходил в себя…
Это меня ужасно беспокоило и причиняло очень большие неудобства.
– Но это не то, что вас просто «укачивало» в транспорте?
– Нет, нет, конечно! Это явно был какой-то недуг, я обращался к врачам, они мне говорили что-то: одно, второе, третье. Советовали даже какие-то лекарства, некоторые приходилось привозить из-за границы… Не помню точно, успокаивающие какие-то препараты, что ли, хотя, казалось бы, от чего мне нужно было успокаиваться?.. В общем, страдал я каким-то недугом, но отчего он собственно появился, я даже не помню… Но он был точно, и я от него достаточно страдал!
И вот, один мой друг, с которым мы по музыкальной части много контактировали тогда, Владимир Иванович Мартынов, много говорил в то время о каком-то «отце Таврионе». И собирался даже к нему ехать.
Вдруг я, совершенно неожиданно даже для самого себя, говорю ему: «А, может, ты меня с собой возьмешь?» – «А ты что, хочешь?» – «Конечно, хочу!» – «Ну, если хочешь, поедем!»
– А Владимир Мартынов тогда тоже не был церковным человеком?
– Нет. Он увлекался тогда всякими восточными книжками, блестяще был образован светски. Он, как и сейчас, выдающийся человек во многих областях. Он сказал так: «Есть такой старец, и мне хочется с ним разрешить какие-то вопросы…». Я ему говорю: «Ну, мне-то вопросов никаких разрешать не нужно, так просто поеду…».
И действительно, какие у меня – 19-летнего мальчишки – могли быть тогда вопросы? Но внутри какое-то чувство заставило меня сказать Владимиру тогда: «Я хотел бы с тобой поехать!» Ну, захотел, так захотел…
Он взял билеты, до Риги добирались поездом, а в Риге нас встретил один знакомый, певец и композитор. Мы пообщались на вокзале, потом поехали дальше.
Если не ошибаюсь, до Елгавы надо было ехать автобусом, а от Елгавы – не то на такси, не то на маршрутке… Но помню, что до монастыря мы каким-то отдельным транспортом добирались.
Я сразу задумался: для чего же я сюда приехал?
Спасо-Преобра
женская пустынь (Елгава)
– Помните первые впечатления от Рижской Пустыньки?
– Когда мы очутились уже на месте, недоумению моему не было конца! Ведь, я повторюсь, до этого я даже в храм православный ни разу не заходил. Я был пионером, комсомольцем, воспитанным совсем по-другому…
А тут вдруг – монастырь!.. И все это так необычно, все так странно, что совершенно невозможно даже описать!
– И как вы это внутренне оценивали?
– Я сразу задумался: для чего же я-то сюда приехал, зачем?
– Не помните, какие это годы были?
– Это был 1978-й год… Мы приехали уже под вечер, поселились в домике (там стояли такие одноэтажные домики), внутри – простые железные кровати, простые матрацы.
Было еще холодновато, кое-где лежал снег, лед. Такое было знобкое состояние, неприятное, до костей пробирало…
– А ваш недуг? Как вы себя чувствовали во время путешествия?
– В пути несколько раз он давал о себе знать. Но надо сказать, что я внимательно следил за собой: например, в питании был очень воздержан и избирателен – этого не ел, другого не ел… Ну, приехал уже, что теперь было делать…
– Были еще приезжие тогда с вами?
– Вообще, народу приезжего тогда особенно не было – чтобы прямо так приезжали к старцу. Никого особенно не было. Но мне очень запомнились три человека…
Один был из Белоруссии: ему было, наверное, лет тридцать с небольшим. Еще один, лет 27–28. А еще мужчина лет 50-ти из Архангельска.
Помню, меня тогда удивило: из такого далека люди сюда едут, что они тут хотят найти?!. Это было для меня совершенно непостижимо!
– Но расскажите еще о монастыре: что он собой представлял в те годы?
Я не стремился попасть к старцу
– Первым знакомством с монастырем для меня была трапеза. Сами можете себе представить, что это могла быть за еда, в 1978-м году. Кто что приносил тогда в монастырь – консервы, хлеб, крупы какие-то… Из всего этого варился какой-то суп. Но, в общем, все было замечательно, конечно, но очень-очень необычно!..
– А слышно было что-то об отце Таврионе, вы не спрашивали?
– Как раз на этой трапезе мы услышали от кого-то, что старец болен, и вполне может так случиться, что мы к нему и не попадем!
Но я-то сам и не стремился к нему попасть, я увязался просто за компанию со своим другом. А чтобы именно попасть к старцу – такой проблемы я перед собой и не ставил даже!
– Еще какие-то помните яркие моменты?..
Вся обстановка храма и службы меня просто поразила…
Церковь Иоанна Лествичника
– Да, потому что в этот вечер я впервые в своей жизни попал в храм. Отца Тавриона тогда не было на службе.
Храм старенький, пение довольно простое. Деталей, каких-то подробностей я уж сегодня и не помню. На клиросе пели как-то, и, по-моему, даже и неплохо пели…
– Как-то повлияла на вас вся обстановка?
– Доселе я с этим всем не сталкивался, поэтому вся обстановка храма и службы меня просто поразила, изумила… Впечатления были самые разнообразные, порой сбивчивые, так что однозначно как-то реагировать на все это внутри себя было трудно.
Помню только одно (очень меня тогда это тоже удивило).
Я вошел в притвор, стоял практически у входа в храм, а позади меня стояли две монахини, которые очень истово молились и беспрестанно клали земные поклоны.
Это меня тогда очень удивило, я подумал: почему они дальше не проходят, там и другие монахини в храме стояли… И пока продолжалось вечернее богослужение, они все это время клали земные поклоны.
– А что за служба была, день не помните?
– Если не ошибаюсь, по-моему, это была пятница…
Там, в монастыре, был довольно молодой диакон (не помню сейчас, как его звали, очень был приветливый человек). Он пригласил нас вечером на чай, о чем-то с нами беседовал. Еще наш один московский знакомый тогда подъехал, который был уже достаточно близок к Церкви (не новичок в Церкви, скажем так). И вот, они с этим диаконом обсуждали какие-то вопросы, а я сидел молча. Старался, конечно, насколько мне позволяло внимание, понять, о чем они говорят, но, как правило, безуспешно.
Потом пошли мы спать. Помню железные кровати, помню еще, что не очень и уютно там было, в общем-то. Не очень протопленное помещение, все было довольно аскетично…
Подъем был в половине пятого, если не ошибаюсь. Служба начиналась в монастыре очень рано, что меня, конечно, совсем не вдохновило. Тогда я еще не был готов к таким «подвигам», но – все идут, и я иду!..
– Но для вас, наверное, могли сделать исключение, или это было обязательно для всех гостей монастыря?
– Ну, я думал, если уж ты попал сюда, то это, конечно, обязательно! Было бы странно оставаться, если уж пошли – то все пошли!
Я вам сейчас не скажу, сколько точно мы пробыли в монастыре: или это было богослужение вечернее, а в пятницу мы приехали, или иначе. Но, скорее всего, так…
На службе старца не было, я не помню, кто служил тогда, да и как вообще служили. Потом был день, и его надо было как-то занять. И он занялся сам собой – мы с этими людьми, о которых я упомянул выше, гуляли вокруг монастыря…
– А что представлял собой монастырь в архитектурном плане?
Власти считали: чем хуже для насельников – тем лучше!
– Это была такая деревянная стена вдоль автомобильной дороги, а три остальные стены практически были открыты. С одной стороны – поле какое-то, с другой – что-то еще… Причем ходили там люди, которых мы теперь называем «бомжами», что-то там просили, и даже к старцу заходили, и он им чем-то помогал…
В нашем сегодняшнем представлении монастырь – это стены, это закрытая территория, свой устав жизни и т.д. Тогда там всего этого не было!
– Рижская Пустынька еще не начала восстанавливаться?
– Да нет, что вы: это был 1978-й год! Наверное, со стороны власти было такое отношение: чем хуже для насельников – тем лучше! И им удавалось создавать эти условия невероятные…
Ну, и как раз в этот день (по-моему, это была пятница) мы пообщались с этими тремя людьми.
Особенно удивили меня два человека. Мужчина из Архангельска держался как-то сам по себе, у него были какие-то свои задачи. Мы поговорили с ним, но ничего такого особенного в разговоре не было.
Но поразило меня (40 лет с тех пор прошло, а я все это вспоминаю!) общение с человеком, который приехал из Белоруссии. Он имел какую-то ученую степень, преподавал чуть ли не в университете. Внешне он был очень благообразен, с бородой, с очень умными глазами, с очень хорошей речью и т.д.
И я обратился к нему: «Скажите, пожалуйста, а вот вы приехали сюда из Белоруссии – не ближний свет все-таки… А какие у вас вопросы, собственно?»
– И что же он вам ответил?
– Он ответил так, что я готов был, наверное, сразу же взять билет и поехать обратно в Москву! Он сказал: «Понимаешь, какая история: в Белоруссии на сегодняшний момент так распространено чернокнижие и столь много колдовства! И мы часто всему этому подвержены, так что я приехал вот по этому вопросу…».
Ну, тут я уж не знал, какой второй вопрос ему задавать, потому что я в детстве был пионером, сейчас комсомолец, да и вообще – «наука и религия», и все такое прочее… И вдруг преподаватель университета, который приехал Бог знает вообще куда, Бог знает зачем – и вот, он абсолютно серьезно говорит: «Столь много колдовства…».
– Вас это испугало?
– Я подумал про себя: надо поскорее как-нибудь отсюда уехать, и было бы это очень хорошо. Ну, а куда скорее уехать? Обратные билеты были только назавтра, вольно или невольно нужно было оставаться!
– Вечером опять пошли на службу?
Старец практически летал
– Наступил вечер, опять вечернее богослужение: снова эти монахини, которые стояли за мной и истово молились, клали земные поклоны…
Наступила суббота, следующий день, а на утреннее богослужение пришел сам старец Таврион!
– Каким вы его увидели?
– Да, я тоже все готовился: как я его увижу, что он из себя представляет? Столько людей стремятся с ним встретиться: что он? как он?
Первое, что бросилось мне в глаза, – это его порывистость: он практически летал. Все движения его были порывисты: он прошел в алтарь летящей походкой, служил громко, возгласы были у него отчетливые, выходил иногда на клирос: что-то помогал, поправлял…
– А много народу было на службе?
– Наверное, еще приехали люди в субботу, так что народу было много. Было особенно много приезжих (а может, это были постоянные прихожане?) и немало женщин.
Во время литургии отец Таврион исповедовал, а однажды стал почти кричать, очень эмоционально выговаривая одной из женщин.
– А что он говорил?
– Совсем удивительная вещь! Я-то думал, что тут, в храме, собираются одни фанаты какие-то, но вдруг от самого старца я слышу: «Вот, таскаешься по монастырям! Детей двоих дома бросила! За детьми надо смотреть! Надо детей воспитывать!» Меня, помню, тогда это поразило, какая-то потрясающая позиция: вроде люди сюда приезжают, и надо было бы, наоборот, их как-то поощрять за это, но нет – эту женщину он так строго отчитывал!
Литургия закончилась, мы пошли на трапезу, а потом вдруг прибегает кто-то и говорит: «Сейчас старец будет принимать, но принимает он очень ограниченное количество людей. Если хотите, можете подойти к его келии, где он живет…».
– А его келия была там же, в монастыре?
– Это был один из домиков в монастыре. Ну, мы пошли туда, конечно, вместе с моими друзьями.
Там, около крыльца, толпился народ: что-то все шумели, но подробностей сейчас не помню, запамятовал.
Но – непостижимым образом – почему-то именно я к нему на прием и попал! Кто-то меня как бы втолкнул туда, к нему в келию, и я оказался с ним один на один!
Его, правда, в комнате не было: меня втолкнули в комнату, я вошел и застыл на пороге, не знал, что мне дальше делать.
– А у вас были хоть какие-то вопросы, хотя бы примерные?
– Я среди моих друзей в наименьшей степени стремился встретиться с ним! Так что вышло как раз все наоборот!..
Сколько я стоял – не помню: может быть, минуты три, может, минут пять.
– А не помните, что представляла собой келия отца Тавриона?
«Ну, что тебе дать, что тебе подарить?»
– Такая вытянутая комната, у окна стул, висели иконы… А под иконами было много-много деревянных отсеков, в которых лежали маленькие иконочки, что-то еще, какие-то еще мелочи…
Вдруг старец вышел (тоже очень порывисто), сел и устремил взор впереди себя.
Я стою слева от него, и он на меня совершенно не смотрит! Смотрит впереди себя – на иконы, и через такие долгие паузы спрашивает:
– «Как тебя зовут?» – Я отвечаю. Молчание… – «Ты в Бога веруешь?» Я говорю: «Я… Я некрещеный даже…» – «Да креститься-то можно! Креститься-то можно, – говорит он, – креститься можно, надо веру иметь! Надо веру иметь!» Опять пауза. «А ты венчан?» – «Вы знаете, мне 19 лет, еще не думал об этом…». Он отвечает: «Да, напугали народ, напугали сейчас: сколько разводов (это он в 1978-м году говорил, а что бы сейчас сказал!), напугали народ, и молодежь напугали – боятся семью заводить! А надо бы, конечно, семью заводить!» Потом опять пауза…
Я стою, не знаю, что мне делать. Вдруг – стук в дверь, и входят как раз вот эти бомжи, о которых я говорил выше. Наверное, они приходили к нему достаточно часто, и он оделял их: кому рубль, кому два, кому что-то еще…
Он их оделил, а я стою… Он сидит, смотрит перед иконами, на меня не смотрит, и долго-долго продолжается эта пауза. Потом он говорит: «Ну, что тебе дать? Что тебе дать, что тебе подарить?!» Я говорю: «Да вы знаете, у меня, наверное, все есть, мне ничего не надо…». И он говорит: «Ну, ладно, ладно, ладно… Иди…».
Вот и вся встреча, понимаете? На этом, собственно, все и закончилось.
– Как это на вас повлияло сразу?
– Я вышел, как ошпаренный, конечно, от него. Один из друзей моих говорит: «У тебя такой вид, как будто он был у тебя на приеме, а не ты у него!» Я ему говорю: «Да ты все шутишь!..» Вот и все знакомство с отцом Таврионом, которое мне посчастливилось иметь в жизни и вместе побыть с этим удивительным человеком, совершенно не осознавая: кто передо мной и что передо мной, как происходило наше общение и т.д.
– И вы уехали домой?
– Билеты были у нас уже на вечер, я должен был уехать. Друзья остались, а я уезжал, потому что в воскресенье мне надо было быть в Москве.
– А друзья не попали к старцу?
– Боюсь сейчас конкретно сказать: попали они или нет. Меня все это настолько тогда изумило и ошарашило, что я не запомнил. Вроде бы они говорили, что не попали, но боюсь сегодня это утверждать…
Мы вместе с этим самым человеком, которому было 27–28 лет, поехали в Ригу, по пути он мне что-то рассказывал, я даже не знаю, как правильно это описать, но я все еще находился под большим впечатлением от встречи с отцом Таврионом.
Приехали на вокзал, там продавали (очень хорошо помню) кофе с молоком и бутерброды с колбасой. Я купил два кофе и два бутерброда и протягиваю моему спутнику. А он мне: «Я кофе выпью, а колбасу кушать не буду…». – «А почему? Покушай и колбасы!». – «Ты знаешь, сейчас такое время, когда колбасу уже не кушают…».
Приехал домой, а оказывается, это было Прощеное воскресенье 1978 года…
И вот тут, как оказалось, как раз начались главные события в моей жизни!..
– Неужели последовало какое-то продолжение?
Про свой недуг я совершенно забыл,
и абсолютно другая жизнь началась!
– Я даже не знаю, как сейчас это рассказывать: это несколько нескромно выглядит, но моей заслуги никакой тут нет…
Так вот, когда отец Таврион спрашивал меня в келии: «Что тебе дать?», он, наверное, знал, что мне дать! Потому что поехал я к нему – в одном состоянии, а вернулся обратно, как оказалось, совершенно в другом!
– А в чем это выразилось?
– Совершенно неожиданно вдруг мне захотелось соблюдать пост! Хотя раньше я в себе не обнаруживал никаких к этому склонностей: даже запах подсолнечного масла не вызывал у меня никаких приятных чувств. Итак, стал я готовить постную пищу… Но этого мало: мне очень захотелось бывать на церковных службах – это было для меня самого просто удивительно!
А четыре-пять дней спустя я вдруг с удивлением обнаружил, что теми таблетками, которые я возил с собой (у меня был полный карман таблеток от моего странного недуга), я совершенно не пользуюсь!.. Про свой недуг я совершенно забыл, и абсолютно другая жизнь началась!
– А какая – другая?
– Не знаю даже, как вам сказать! Все, что скажешь на эту тему, будет нескромно как-то выглядеть! Просто еще раз скажу, что моих заслуг тут нет… Видимо, соприкосновение с таким великим человеком, каким был старец Таврион (Батозский), полностью меня переродило: мне захотелось ходить на церковные службы!.. Заметьте, это 1978-й год, и это довольно странно было для молодого человека!..
– А как отнеслись к вашему «перерождению» в семье?
– Когда я стал и на службы ходить, и пост соблюдать, в семье, конечно, это заприметили и стали собирать «консилиум» на предмет того, в какую психбольницу меня лучше отправить. Ну, и началась вся история, вся атрибутика, которая сопровождала в то время человека верующего (а я уже мог назвать себя к тому времени верующим человеком), и все это потихоньку стало входить в мою жизнь.
Но это не самое главное: самое главное – это то, что по молитвам старца вся моя направленность жизненная переменилась!
И та красота, та гармония, которую мы искали в музыке, она пришла с другой стороны: со стороны Церкви, церковных богослужений.
– Вы сказали, тогда был Великий Пост?
В погожий майский день в Елгавской пустыньке особенно благостно. В будни богомольцев здесь немного. В тишине жужжат шмели над цветущими яблонями в монастырском саду, зеленеют упругие стрелки чеснока на грядках, упитанные кошки блаженствуют на лавочках возле келий насельниц, подставляя бока долгожданному весеннему солнышку.
Всюду - торжество жизни, но о бренности всего сущего напоминают ровные ряды надгробий в тени высоких сосен. На кладбище Спасо-Преображенской пустыни покоятся лица духовного звания и благочестивые миряне.
Крайняя слева, возле Преображенской церкви, - могила архимандрита Тавриона (Батозского).
Строг к себе, заботлив к людям
Десять лет - с 1968-го до своей кончины 13 августа 1978-го - отец Таврион служил духовником Елгавской пустыни. Его стараниями филиал Рижского Свято-Троице-Сергиева монастыря был расширен и благоустроен. Отец Таврион ежедневно проводил в здешнем храме богослужения и читал проповеди.
Те, кому привелось их слушать, вспоминают об огромном душевном подъеме, который они переживали в эти минуты. А необыкновенная забота старца о паломниках привлекала в это уединенное место тысячи богомольцев со всего бывшего Союза.
Почитатели и соратники православного подвижника постоянно посещают его могилу, и каждый год в день смерти любимого батюшки ночь напролет поют на его могиле молитвы.
Среди тех, кто был бесконечно предан преподобному отцу и помогал ему в трудах, - матушка Олимпиада. 87-летняя монахиня в миру выполняла при отце Таврионе роль письмоносицы: принимала письма и посылки от верующих, отвечала адресатам, вела учет пожертвований, заказывала синодики (молитвы с упоминанием имени).
Для Олимпиады Филипповны отец Таврион был и остается самым дорогим человеком, Учителем и наставником.
Мысленно она часто с ним советуется, просит помощи в трудные минуты и всегда ее получает.
Жизнь, полная испытаний
Родители назвали его Тихоном. Он был шестым ребенком из десяти сыновей казначея городской управы в небольшом городке Харьковской губернии. С 8 лет Тихон прислуживал в храме и мечтал уйти в монастырь. Родители надеялись направить мальчика на другую стезю и отдали учиться в учительскую семинарию. Но после ее окончания Тихон все равно стал послушником знаменитой Глинской пустыни. Отслужив в армии в Первую мировую, Тихон вернулся в родную обитель. В 20-м году принял постриг в монашество с именем Таврион.
Это было время гонений на Церковь и священников. Таврион поддерживал епископа Павлина, которого большевики бросили в тюрьму, боролся с обновленцами, которые пытались "модернизировать" православие, ездил по отдаленным приходам и привлекал верующих к активной приходской жизни.
Не в меру активный священник был как бельмо на глазу у атеистической власти.
В 1929 году, уже будучи в сане архимандрита, о. Таврион был арестован по обвинению в заговоре против советской власти и отправлен на строительство Беломорканала. Изнурительный труд и существование впроголодь не сломили духа священника. В самые безысходные минуты, когда уже не было мочи тащить тяжелую тачку, его спасала молитва.
После освобождения отец Таврион четыре года вынужден был исполнять долг священника нелегально - служил ежедневную Литургию, исповедовал, причащал, крестил и соборовал верующих втайне от властей. "Доброхоты" написали донос. Святого отца вновь арестовали и приговорили "за создание тайных церквей" к 8 годам заключения в Туринском концлагере Свердловской области. И снова непосильные работы на лесоповале, на скудном пайке, издевательства уголовников.
В 44-м году - пожизненная ссылка в Казахстан. Там стало чуть полегче, но быт был тяжелым, жить приходилось в землянке. Это сильно подорвало здоровье о. Тавриона. Только в 1956 году он был освобожден и реабилитирован как невинно осужденный.
Испытания не только закалили волю, укрепили в вере, но и развили миссионерский дух православного пастыря. Даже Русская зарубежная церковь, в то время непримиримая к Московской патриархии, признала в отце Таврионе истинного праведника, сродни отцам Оптиной пустыни.
От Бога в отпуск не уходил
Отец Таврион служил в разных храмах России, а последним его назначением стала Спасо-Преображенская пустынь в Латвии.
Отец Таврион был строг к собратьям и сестрам по Церкви. Сам не знавший ни единого дня отдыха в своей жизни, он пенял нерадивым священникам и монахиням, если те "брали отпуск от Бога". Зато всегда радушно встречал паломников, для них в Пустыньке был и стол, и ночлег, и даже банька.
"В других монастырях к настоятелю и другим чинам никогда нельзя было попасть, а у нас отец Таврион всегда выходил богомольцам навстречу, а их приезжало летом до 200 человек, - вспоминает матушка Олимпиада. Со всеми поговорит, обедом накормит, даст отдохнуть с дороги, а потом уж на вечернюю службу позовет. Ни в одном другом монастыре такого приема людям не оказывали. Вот они и жертвовали на Пустыньку.
Часть денег мы отсылали митрополиту Леониду, часть - игуменье Рижского женского монастыря, часть шла на благоустройство Пустыньки. Построили кельи и трапезную для паломников, отопление провели, отреставрировали два храма. Прежний владыка - митрополит Леонид - каждый год в день смерти отца Тавриона панихиду по нему служил, а теперь вот про заслуги нашего духовника как-то забыли, - печалится Олимпиада Филипповна.
Он видел людей насквозь
Вообще-то и при жизни отца Тавриона не все его одобряли. Он, например, просил матушку Олимпиаду выдавать копеечку "болящим", как он называл алкоголиков. Он их жалел и верил, что через помощь от Церкви все равно дойдет к ним Божья благодать. Но нашлись недовольные, которые написали на матушку Олимпиаду анонимный донос - мол, она разоряет монастырь.
Отец Таврион был очень прозорливым человеком, обладал даром читать мысли людей и предвидеть события. Бывало такое: принесет человек деньги на храм, а батюшка их не возьмет, а еще и своих добавит. Паломник удивляется: зачем? А отец Таврион настаивает - возьми, скоро они тебе очень понадобятся. Духовник словно наперед знал о грядущих трудностях в жизни человека. О таком случае вспоминает выдающийся эстонский композитор Эрве Пярт. При встрече с отцом Таврионом композитор хотел оставить ему деньги, но тот сам вручил Пярту довольно большую сумму, сказав: "Вам самому понадобится. И уже скоро". - И знаете, что случилось? - удивлялся Пярт. - Через три дня после возвращения в Эстонию у меня умер отец, еще через неделю я потерял свое пособие по болезни, которое получал несколько лет. И я остался совсем без денег".
Не был рабом канонов
Отец Таврион, который сам в жизни очень много пережил, ради духовной помощи человеку и приобщения его к Богу мог нарушить какие-то церковные каноны, причастить баптиста, перевести молитву со старославянского на современный русский, вставить слово по-латышски. Из-за этого некоторые священнослужители осуждали его, считали, что он подвержен влиянию униатов и обновленцев. Но митрополит всея Латвии Леонид очень ценил архимандрита, после бесед с ним владыка всегда уезжал из Пустыньки успокоенный и просветленный. Как и сотни верующих, страждущих и болящих, которые искали и всегда находили утешение своим скорбям и страданиям в Елгавской пустыньке у отца Тавриона.
Матушка Олимпиада
Не могу не рассказать и о судьбе матушки Олимпиада, тоже полной драматических перипетий.
Она родилась в многодетной семье псаломщика. В 1929-м их отца посадили, а мать и 12 детей зимой отправили в телячьем вагоне в ссылку в Тобольск. Олимпиаде было тогда 5 лет. "Я была при матери, поэтому горя не знала, но народное горе увидела, - вспоминает она. - В Тобольске из 28 действующих прежде храмов остался один - на кладбище. В остальных церквах сбивали нары и селили ссыльных. Спали мы вповалку, повернуться на другой бок можно было всем разом. Летом нас отправили на лесозаготовки, обдирать кору со спиленных стволов. Старшие работали, а я беспечно бегала по лесу. Помню только, ужасно боялась пауков. Ночевали мы в лесной строжке на полу. Но старшие братья и сестры один за другим сбежали с лесосеки. Через год отпустили из тюрьмы отца, и семья перебралась в Кузбасс. Там было полегче. Но времена наступили очень страшные. Я пошла в школу и видела, как каждый день кто-то из ребят приходил в класс заплаканный: ночью черная машина забирала отцов. Все боялись друг другу лишнее слово сказать".
Мама Олимпиады была женщиной очень набожной. Учила детей все принимать со смирением, жить так, чтобы совесть была чистой, и никого не судить. Конечно, девочка впитывала эти наставления, но в общем особо ничем от сверстников не отличалась - вступила в пионеры, даже была председателем пионерского отряда.
Началась война. Всех шестерых братьев Олимпиады забрали на фронт. Мать и сестры каждодневно молились за них. И все шестеро вернулись после Победы живыми и невредимыми! "Наши молитвы их от смерти закрыли!" - уверена матушка Олимпиада.
Олимпиада закончила институт железнодорожного транспорта в Томске, получила направление в Челябинск, работала на южноуральской железной дороге, потом преподавала в техническом училище.
Шли годы. Неожиданно в жизни женщины произошел крутой поворот. Началось все с ее хлопот об открытии храма. Олимпиаду стали таскать на ковер в райком партии, к уполномоченному по религиям, песочить на профсоюзных собраниях. Дошло до того, что домоуправ по приказу сверху выбросил ее вещи из комнатки, где она жила с сестрой. Но Олимпиада не отступила. Отправляла пачками письма и фототелеграммы в Москву - Косыгину, Брежневу, Патриарху, в московские газеты. Указывала на нарушение конституции и законов о свободе вероисповедания.
Морально ей было очень тяжко, но окружающие удивлялись ее спокойствию. А помогали ей молитвы и чтение духовных книг. Перелом в сознании произошел, когда она посетила мощи святителя Иоанна Тобольского. "Как только я подошла к ним, так сразу камень с сердца упал. Я почувствовала, что никуда не хочу уходить отсюда. Пришло решение оставить любимую преподавательскую работу и служить в церкви", - рассказывает Олимпиада.
Она стала петь на клиросе. Правда, жить ей было не на что, но вскоре при одной из церквей Тобольска освободилось место сторожа и ее взяли на 30 рублей. Ее двоюродная сестра жила в Риге, она поговорила с отцом Таврионом, и он пригласил Олимпиаду в пустыньку.
Рассказывая о батюшке, она то улыбнется, то всплакнет.
Нестяжательный батюшка был, насквозь всех видел, всех жалел, всем помогал. Любил, чтобы люди участвовали в церковном пении, кто как умеет. Потому что общая молитва очень сильно воодушевляет, наполняет душу благодатью.
Сама матушка Олимпиада, несмотря на свой преклонный возраст, и сегодня продолжает петь в церковном хоре, и молодых учит, хотя нот не знает. Отец Таврион называл ее голос бархатным.
Но вот какая штука: если кто из певчих придет в дурном расположении духа или, того хуже, - с завистью в сердце, песнопение не заладится, говорит Олимпиада. Не будет в звучании той стройности и проникновенности, которые рождаются, когда поют люди с чистыми помыслами.
Из воспоминаний
"Многие заранее обдумывали, о чем спросить у старца на приеме. В проповеди на Литургии архимандрит Таврион обычно объяснял прочитанное Евангелие, обращаясь ко всем без исключения. Но в то же время сказанное им было направлено именно к кому-то из стоящих в храме, к состоянию его души. Как рассказывали паломники, они неожиданно для себя получали ответы на свои вопросы, и необходимость идти на беседу к старцу отпадала.
Нередко бывало, что на исповеди старец сам открывал грехи людей и называл паломников по имени.
В те трудные годы духовного голода он так много хотел успеть дать людям, что, несмотря на свой возраст, нисколько не жалел себя. Он всего себя отдавал на служение им, жертвуя собой, своим подорванным в лагерях и тюрьмах здоровьем, своими силами и временем, - всей своей жизнью и даже вечной участью.
У отца Тавриона был миссионерский дух, и он прекрасно понимал, что данное ему Богом время коротко и необходимо как можно больше дать людям в тот момент, когда они приехали к нему за помощью со своими скорбями, болезнями и бедами. Как вспоминают паломники, он всех встречал с радостью, а при отъезде многим давал деньги".
Мы беседуем с Сергеем Савельевым, который в юности посещал в Рижской Пустыньке . Я попросил Сергея поподробнее рассказать и о старце, и о том времени, которое переживала наша Церковь в годы, называемые ныне «безбожным семидесятилетием».
В то время к музыке многие относились как к религии
К сожалению, я, наверное, не могу себя назвать духовным чадом отца Тавриона, потому что встреча с ним у меня была всего одна. И состоялась она следующим образом… Это был 1978-й год, мы тогда были еще совсем юные люди. А что касается меня, я был совершенно нецерковным человеком (как и большинство моих сверстников). Скажу вам больше даже: я, наверное, к 19-и годам ни разу не зашел в православный храм!..
У нас была тогда музыкальная компания, и в плане музыки, в плане московских всяких течений музыкальных все наше общение представляло для нас колоссальный интерес. Об этом можно тоже, наверное, поговорить, но это - совсем другая тема…
Но почему я упомянул о музыкальных вещах? Не знаю, покажется вам это странным или нет, но музыкальные какие-то искания тогда помогли мне прийти к Богу, как потом оказалось. Дело в том, что в то время к музыке многие люди относились как к религии. Осознанно или неосознанно, но люди тогда искали какую-то высшую красоту, какую-то правду в музыке. Может быть, эти искания многих людей из нашей компании тоже привели в Церковь, а некоторые из них стали даже и священниками, и монахами…
- Но расскажите, пожалуйста, о себе. Что у вас была за жизнь?..
Страдал я в то время каким-то недугом
Я в то время страдал каким-то странным недугом, не могу точно сказать даже, каким. Врачи не могли поставить точный диагноз. А проявлялось это в том, что периодически у меня начинались какие-то непонятные приступы.
Я жил в Московской области, на работу и учебу в Москву мне нужно было добираться на электричке. Зачастую наступало у меня такое состояние (не знаю даже, как лучше его охарактеризовать), - становилось настолько плохо, что я вынужден был выходить из электрички. И если дело было летом, садился на полустанке, дышал воздухом, приходил в себя…
Это меня ужасно беспокоило и причиняло очень большие неудобства.
- Но это не то, что вас просто «укачивало» в транспорте?
Нет, нет, конечно! Это явно был какой-то недуг, я обращался к врачам, они мне говорили что-то: одно, второе, третье. Советовали даже какие-то лекарства, некоторые приходилось привозить из-за границы… Не помню точно, успокаивающие какие-то препараты, что ли, хотя, казалось бы, от чего мне нужно было успокаиваться?.. В общем, страдал я каким-то недугом, но отчего он собственно появился, я даже не помню… Но он был точно, и я от него достаточно страдал!
И вот, один мой друг, с которым мы по музыкальной части много контактировали тогда, Владимир Иванович Мартынов, много говорил в то время о каком-то «отце Таврионе». И собирался даже к нему ехать.
Вдруг я, совершенно неожиданно даже для самого себя, говорю ему: «А, может, ты меня с собой возьмешь?» - «А ты что, хочешь?» - «Конечно, хочу!» - «Ну, если хочешь, поедем!»
- А Владимир Мартынов тогда тоже не был церковным человеком?
Нет. Он увлекался тогда всякими восточными книжками, блестяще был образован светски. Он, как и сейчас, выдающийся человек во многих областях. Он сказал так: «Есть такой старец, и мне хочется с ним разрешить какие-то вопросы…». Я ему говорю: «Ну, мне-то вопросов никаких разрешать не нужно, так просто поеду…».
Какое-то чувство заставило меня сказать Владимиру: «Я хотел бы с тобой поехать!»
И действительно, какие у меня - 19-летнего мальчишки - могли быть тогда вопросы? Но внутри какое-то чувство заставило меня сказать Владимиру тогда: «Я хотел бы с тобой поехать!» Ну, захотел, так захотел…
Он взял билеты, до Риги добирались поездом, а в Риге нас встретил один знакомый, певец и композитор. Мы пообщались на вокзале, потом поехали дальше.
Если не ошибаюсь, до Елгавы надо было ехать автобусом, а от Елгавы - не то на такси, не то на маршрутке… Но помню, что до монастыря мы каким-то отдельным транспортом добирались.
Я сразу задумался: для чего же я сюда приехал?
- Помните первые впечатления от Рижской Пустыньки?
Когда мы очутились уже на месте, недоумению моему не было конца! Ведь, я повторюсь, до этого я даже в храм православный ни разу не заходил. Я был пионером, комсомольцем, воспитанным совсем по-другому…
А тут вдруг - монастырь!.. И все это так необычно, все так странно, что совершенно невозможно даже описать!
- И как вы это внутренне оценивали?
Я сразу задумался: для чего же я-то сюда приехал, зачем?
- Не помните, какие это годы были?
Это был 1978-й год… Мы приехали уже под вечер, поселились в домике (там стояли такие одноэтажные домики), внутри - простые железные кровати, простые матрацы.
Было еще холодновато, кое-где лежал снег, лед. Такое было знобкое состояние, неприятное, до костей пробирало…
- А ваш недуг? Как вы себя чувствовали во время путешествия?
В пути несколько раз он давал о себе знать. Но надо сказать, что я внимательно следил за собой: например, в питании был очень воздержан и избирателен - этого не ел, другого не ел… Ну, приехал уже, что теперь было делать…
- Были еще приезжие тогда с вами?
Из такого далека люди сюда едут, что они тут хотят найти?!
Вообще, народу приезжего тогда особенно не было - чтобы прямо так приезжали к старцу. Никого особенно не было. Но мне очень запомнились три человека…
Один был из Белоруссии: ему было, наверное, лет тридцать с небольшим. Еще один, лет 27-28. А еще мужчина лет 50-ти из Архангельска.
Помню, меня тогда удивило: из такого далека люди сюда едут, что они тут хотят найти?!. Это было для меня совершенно непостижимо!
- Но расскажите еще о монастыре: что он собой представлял в те годы?
Я не стремился попасть к старцу
Первым знакомством с монастырем для меня была трапеза. Сами можете себе представить, что это могла быть за еда, в 1978-м году. Кто что приносил тогда в монастырь - консервы, хлеб, крупы какие-то… Из всего этого варился какой-то суп. Но, в общем, все было замечательно, конечно, но очень-очень необычно!..
- А слышно было что-то об отце Таврионе, вы не спрашивали?
Как раз на этой трапезе мы услышали от кого-то, что старец болен, и вполне может так случиться, что мы к нему и не попадем!
Но я-то сам и не стремился к нему попасть, я увязался просто за компанию со своим другом. А чтобы именно попасть к старцу - такой проблемы я перед собой и не ставил даже!
- Еще какие-то помните яркие моменты?..
Вся обстановка храма и службы меня просто поразила…
Да, потому что в этот вечер я впервые в своей жизни попал в храм. Отца Тавриона тогда не было на службе.
Храм старенький, пение довольно простое. Деталей, каких-то подробностей я уж сегодня и не помню. На клиросе пели как-то, и, по-моему, даже и неплохо пели…
- Как-то повлияла на вас вся обстановка?
Доселе я с этим всем не сталкивался, поэтому вся обстановка храма и службы меня просто поразила, изумила… Впечатления были самые разнообразные, порой сбивчивые, так что однозначно как-то реагировать на все это внутри себя было трудно.
Помню только одно (очень меня тогда это тоже удивило).
Я вошел в притвор, стоял практически у входа в храм, а позади меня стояли две монахини, которые очень истово молились и беспрестанно клали земные поклоны.
Это меня тогда очень удивило, я подумал: почему они дальше не проходят, там и другие монахини в храме стояли… И пока продолжалось вечернее богослужение, они все это время клали земные поклоны.
- А что за служба была, день не помните?
Если не ошибаюсь, по-моему, это была пятница…
Там, в монастыре, был довольно молодой диакон (не помню сейчас, как его звали, очень был приветливый человек). Он пригласил нас вечером на чай, о чем-то с нами беседовал. Еще наш один московский знакомый тогда подъехал, который был уже достаточно близок к Церкви (не новичок в Церкви, скажем так). И вот, они с этим диаконом обсуждали какие-то вопросы, а я сидел молча. Старался, конечно, насколько мне позволяло внимание, понять, о чем они говорят, но, как правило, безуспешно.
Потом пошли мы спать. Помню железные кровати, помню еще, что не очень и уютно там было, в общем-то. Не очень протопленное помещение, все было довольно аскетично…
Подъем был в половине пятого, если не ошибаюсь. Служба начиналась в монастыре очень рано, что меня, конечно, совсем не вдохновило. Тогда я еще не был готов к таким «подвигам», но - все идут, и я иду!..
- Но для вас, наверное, могли сделать исключение, или это было обязательно для всех гостей монастыря?
Ну, я думал, если уж ты попал сюда, то это, конечно, обязательно! Было бы странно оставаться, если уж пошли - то все пошли!
Я вам сейчас не скажу, сколько точно мы пробыли в монастыре: или это было богослужение вечернее, а в пятницу мы приехали, или иначе. Но, скорее всего, так…
На службе старца не было, я не помню, кто служил тогда, да и как вообще служили. Потом был день, и его надо было как-то занять. И он занялся сам собой - мы с этими людьми, о которых я упомянул выше, гуляли вокруг монастыря…
- А что представлял собой монастырь в архитектурном плане?
Власти считали: чем хуже для насельников - тем лучше!
Это была такая деревянная стена вдоль автомобильной дороги, а три остальные стены практически были открыты. С одной стороны - поле какое-то, с другой - что-то еще… Причем ходили там люди, которых мы теперь называем «бомжами», что-то там просили, и даже к старцу заходили, и он им чем-то помогал…
В нашем сегодняшнем представлении монастырь - это стены, это закрытая территория, свой устав жизни и т.д. Тогда там всего этого не было!
- Рижская Пустынька еще не начала восстанавливаться?
Да нет, что вы: это был 1978-й год! Наверное, со стороны власти было такое отношение: чем хуже для насельников - тем лучше! И им удавалось создавать эти условия невероятные…
Ну, и как раз в этот день (по-моему, это была пятница) мы пообщались с этими тремя людьми.
Особенно удивили меня два человека. Мужчина из Архангельска держался как-то сам по себе, у него были какие-то свои задачи. Мы поговорили с ним, но ничего такого особенного в разговоре не было.
Но поразило меня (40 лет с тех пор прошло, а я все это вспоминаю!) общение с человеком, который приехал из Белоруссии. Он имел какую-то ученую степень, преподавал чуть ли не в университете. Внешне он был очень благообразен, с бородой, с очень умными глазами, с очень хорошей речью и т.д.
И я обратился к нему: «Скажите, пожалуйста, а вот вы приехали сюда из Белоруссии - не ближний свет все-таки… А какие у вас вопросы, собственно?»
- И что же он вам ответил?
Он ответил так, что я готов был, наверное, сразу же взять билет и поехать обратно в Москву! Он сказал: «Понимаешь, какая история: в Белоруссии на сегодняшний момент так распространено чернокнижие и столь много колдовства! И мы часто всему этому подвержены, так что я приехал вот по этому вопросу…».
Ну, тут я уж не знал, какой второй вопрос ему задавать, потому что я в детстве был пионером, сейчас комсомолец, да и вообще - «наука и религия», и все такое прочее… И вдруг преподаватель университета, который приехал Бог знает вообще куда, Бог знает зачем - и вот, он абсолютно серьезно говорит: «Столь много колдовства…».
- Вас это испугало?
Я подумал про себя: надо поскорее как-нибудь отсюда уехать, и было бы это очень хорошо. Ну, а куда скорее уехать? Обратные билеты были только назавтра, вольно или невольно нужно было оставаться!
- Вечером опять пошли на службу?
Старец практически летал
Наступил вечер, опять вечернее богослужение: снова эти монахини, которые стояли за мной и истово молились, клали земные поклоны…
Наступила суббота, следующий день, а на утреннее богослужение пришел сам старец Таврион!
- Каким вы его увидели?
Да, я тоже все готовился: как я его увижу, что он из себя представляет? Столько людей стремятся с ним встретиться: что он? как он?
Все движения его были порывисты: он прошел в алтарь летящей походкой
Первое, что бросилось мне в глаза, - это его порывистость: он практически летал. Все движения его были порывисты: он прошел в алтарь летящей походкой, служил громко, возгласы были у него отчетливые, выходил иногда на клирос: что-то помогал, поправлял…
- А много народу было на службе?
Наверное, еще приехали люди в субботу, так что народу было много. Было особенно много приезжих (а может, это были постоянные прихожане?) и немало женщин.
Во время литургии отец Таврион исповедовал, а однажды стал почти кричать, очень эмоционально выговаривая одной из женщин.
- А что он говорил?
Совсем удивительная вещь! Я-то думал, что тут, в храме, собираются одни фанаты какие-то, но вдруг от самого старца я слышу: «Вот, таскаешься по монастырям! Детей двоих дома бросила! За детьми надо смотреть! Надо детей воспитывать!» Меня, помню, тогда это поразило, какая-то потрясающая позиция: вроде люди сюда приезжают, и надо было бы, наоборот, их как-то поощрять за это, но нет - эту женщину он так строго отчитывал!
Литургия закончилась, мы пошли на трапезу, а потом вдруг прибегает кто-то и говорит: «Сейчас старец будет принимать, но принимает он очень ограниченное количество людей. Если хотите, можете подойти к его келии, где он живет…».
- А его келия была там же, в монастыре?
Это был один из домиков в монастыре. Ну, мы пошли туда, конечно, вместе с моими друзьями.
Там, около крыльца, толпился народ: что-то все шумели, но подробностей сейчас не помню, запамятовал.
Но - непостижимым образом - почему-то именно я к нему на прием и попал! Кто-то меня как бы втолкнул туда, к нему в келию, и я оказался с ним один на один!
Меня втолкнули в комнату, я вошел и застыл на пороге
Его, правда, в комнате не было: меня втолкнули в комнату, я вошел и застыл на пороге, не знал, что мне дальше делать.
- А у вас были хоть какие-то вопросы, хотя бы примерные?
Я среди моих друзей в наименьшей степени стремился встретиться с ним! Так что вышло как раз все наоборот!..
Сколько я стоял - не помню: может быть, минуты три, может, минут пять.
- А не помните, что представляла собой келия отца Тавриона?
«Ну, что тебе дать, что тебе подарить?»
Такая вытянутая комната, у окна стул, висели иконы… А под иконами было много-много деревянных отсеков, в которых лежали маленькие иконочки, что-то еще, какие-то еще мелочи…
Вдруг старец вышел (тоже очень порывисто), сел и устремил взор впереди себя.
Я стою слева от него, и он на меня совершенно не смотрит! Смотрит впереди себя - на иконы, и через такие долгие паузы спрашивает:
- «Как тебя зовут?» - Я отвечаю. Молчание… - «Ты в Бога веруешь?» Я говорю: «Я… Я некрещеный даже…» - «Да креститься-то можно! Креститься-то можно, - говорит он, - креститься можно, надо веру иметь! Надо веру иметь!» Опять пауза. «А ты венчан?» - «Вы знаете, мне 19 лет, еще не думал об этом…». Он отвечает: «Да, напугали народ, напугали сейчас: сколько разводов (это он в 1978-м году говорил, а что бы сейчас сказал!), напугали народ, и молодежь напугали - боятся семью заводить! А надо бы, конечно, семью заводить!» Потом опять пауза…
Я стою, не знаю, что мне делать. Вдруг - стук в дверь, и входят как раз вот эти бомжи, о которых я говорил выше. Наверное, они приходили к нему достаточно часто, и он оделял их: кому рубль, кому два, кому что-то еще…
Он их оделил, а я стою… Он сидит, смотрит перед иконами, на меня не смотрит, и долго-долго продолжается эта пауза. Потом он говорит: «Ну, что тебе дать? Что тебе дать, что тебе подарить?!» Я говорю: «Да вы знаете, у меня, наверное, все есть, мне ничего не надо…». И он говорит: «Ну, ладно, ладно, ладно… Иди…».
Вот и вся встреча, понимаете? На этом, собственно, все и закончилось.
- Как это на вас повлияло сразу?
Я вышел, как ошпаренный, конечно, от него. Один из друзей моих говорит: «У тебя такой вид, как будто он был у тебя на приеме, а не ты у него!» Я ему говорю: «Да ты все шутишь!..» Вот и все знакомство с отцом Таврионом, которое мне посчастливилось иметь в жизни и вместе побыть с этим удивительным человеком, совершенно не осознавая: кто передо мной и что передо мной, как происходило наше общение и т.д.
- И вы уехали домой?
Билеты были у нас уже на вечер, я должен был уехать. Друзья остались, а я уезжал, потому что в воскресенье мне надо было быть в Москве.
- А друзья не попали к старцу?
- Боюсь сейчас конкретно сказать: попали они или нет. Меня все это настолько тогда изумило и ошарашило, что я не запомнил. Вроде бы они говорили, что не попали, но боюсь сегодня это утверждать…
Мы вместе с этим самым человеком, которому было 27-28 лет, поехали в Ригу, по пути он мне что-то рассказывал, я даже не знаю, как правильно это описать, но я все еще находился под большим впечатлением от встречи с отцом Таврионом.
Приехали на вокзал, там продавали (очень хорошо помню) кофе с молоком и бутерброды с колбасой. Я купил два кофе и два бутерброда и протягиваю моему спутнику. А он мне: «Я кофе выпью, а колбасу кушать не буду…». - «А почему? Покушай и колбасы!». - «Ты знаешь, сейчас такое время, когда колбасу уже не кушают…».
Приехал домой, а оказывается, это было Прощеное воскресенье 1978 года…
И вот тут, как оказалось, как раз начались главные события в моей жизни!..
- Неужели последовало какое-то продолжение?
Про свой недуг я совершенно забыл,
и абсолютно другая жизнь началась!
Я даже не знаю, как сейчас это рассказывать: это несколько нескромно выглядит, но моей заслуги никакой тут нет…
Так вот, когда отец Таврион спрашивал меня в келии: «Что тебе дать?», он, наверное, знал, что мне дать! Потому что поехал я к нему - в одном состоянии, а вернулся обратно, как оказалось, совершенно в другом!
- А в чем это выразилось?
Совершенно неожиданно вдруг мне захотелось соблюдать пост! Хотя раньше я в себе не обнаруживал никаких к этому склонностей: даже запах подсолнечного масла не вызывал у меня никаких приятных чувств. Итак, стал я готовить постную пищу… Но этого мало: мне очень захотелось бывать на церковных службах - это было для меня самого просто удивительно!
А четыре-пять дней спустя я вдруг с удивлением обнаружил, что теми таблетками, которые я возил с собой (у меня был полный карман таблеток от моего странного недуга), я совершенно не пользуюсь!.. Про свой недуг я совершенно забыл, и абсолютно другая жизнь началась!
- А какая - другая?
- Не знаю даже, как вам сказать! Все, что скажешь на эту тему, будет нескромно как-то выглядеть! Просто еще раз скажу, что моих заслуг тут нет… Видимо, соприкосновение с таким великим человеком, каким был старец Таврион (Батозский), полностью меня переродило: мне захотелось ходить на церковные службы!.. Заметьте, это 1978-й год, и это довольно странно было для молодого человека!..
- А как отнеслись к вашему «перерождению» в семье?
Когда я стал и на службы ходить, и пост соблюдать, в семье, конечно, это заприметили и стали собирать «консилиум» на предмет того, в какую психбольницу меня лучше отправить. Ну, и началась вся история, вся атрибутика, которая сопровождала в то время человека верующего (а я уже мог назвать себя к тому времени верующим человеком), и все это потихоньку стало входить в мою жизнь.
Но это не самое главное: самое главное - это то, что по молитвам старца вся моя направленность жизненная переменилась!
И та красота, та гармония, которую мы искали в музыке, она пришла с другой стороны: со стороны Церкви, церковных богослужений.
- Вы сказали, тогда был Великий Пост?
Да, и в , по стечению обстоятельств (а лучше сказать - по милости Божией), в день своего рождения, совершенно этого не прогнозируя, я крестился! И можно сказать, с этого началась моя церковная жизнь.
- А как ваши друзья? Тоже пошли по вашему пути?
По молитвам старца изменилось направление моей жизни
- Через какое-то время и друзья мои, с которыми мы были близки (у нас была настоящая дружба, даже, я бы сказал, какая-то семейственность), стали прислушиваться к тому, что я читаю, как живу… Хотя - что можно было читать в то время? Вы знаете, как тогда обстояло дело с духовными книгами, а если нужны были какие-то молитвы, то приходилось их переписывать от руки. И это не было чем-то выдающимся, это было нормально…
Так вот, и моя жизнь, и жизнь моих близких друзей очень переменилась. Потому что о Церкви тогда мало кто говорил - и любая беседа в этом направлении вызывала как минимум интерес. А поскольку все это было как бы покрыто тайной и какой-то завесой - то вызывало двойной интерес.
- А в семье так ничего и не изменилось?
В семье ничего не изменилось! Мои хождения в церковь не вызвали ни у кого никакого энтузиазма, даже больше: вызвали для меня большие проблемы. Потому что определенные органы, призванные в то время наблюдать за такими личностями, сразу обнаружили себя. Ведь если ты появляешься два-три-четыре-пять раз в храме и молишься - ты на особом счету.
- Не боялись вы тогда за себя?
Нет. И не потому, что я такой уж был бесстрашный. Это было неприятно, конечно, но в юности, наверное, до конца не отдаешь себе отчета, да и уверенность была: ведь ничего плохого я не делал!
Много-много должно было пройти времени еще, чтобы мама моя подошла к Церкви, стала ходить в храм… А тогда это было совершенно невозможно! Потому что тогда это было на уровне сумасшествия почти, а для молодого человека - вообще нечто!..
- Вы впоследствии еще интересовались личностью отца Тавриона?
Специально не интересовался. Но то состояние, которое за его молитвы мне дано было испытать, оно меня так захватило, что я со своими друзьями сблизился, и некоторые из них стали моими восприемниками при Крещении. Я был им так благодарен за то, что они меня с собой взяли тогда! Так что во многом мой приход в Церковь - это скорее их заслуга, чем моя!..
Что касается батюшки, я всегда его поминаю в молитвах. Но скорее, наверное, мне надо просить его молитв сегодня, что я и делаю!..
Батюшка был необыкновенным человеком, молитва его была сильна пред Богом
Потому что он был человеком совершенно невероятным, и то, что пережил я, что пережили мои друзья, как стремились к нему люди, - это все неспроста!
И мне доводилось встречать людей и в наше время, которые бывали у батюшки (сейчас многие из них довольно известные, многие - стали священниками, монахами). Батюшка был совершенно необыкновенным человеком, молитва его была сильна пред Богом! И то, что в Рижской Пустыньке происходило по его молитвам, и как люди получали исцеления (как в моем случае), - все это уже многократно описано.
Низкий поклон отцу Тавриону! Дорогой батюшка, моли Бога о нас!..
Старец архимандрит Таврион Батозский (1898-1978) о Таинстве Причастия
«Посмотрите, в каком состоянии мир находится? Кто же хранит его, что люди не взорвали ещё друг друга? Чаша Христова! …В мир надо вливать божественные силы благочестия и сохранять мир. Если бы Чаши не было, то человечество загнило бы в своих страшных, гнусных мерзостях, разврате и т. п. Так вот, верующие! Через вас в организм человечества вливается оживотворяющая, очищающая сила Божия, через ваше усердие к Чаше сохраняется его бытие »
Из проповеди старца Тавриона Батозского
Чашей Христовой держится мир — Причастие это лекарство — Как часто надо причащаться? — Из проповедей архимандрита Тавриона
Чашей Христовой держится мир
Мы ранненьким утречком в храме Божьем просим мира, благополучия, благоденствия всей вселенной. Благополучие мира обусловлено нашим великим усердием пред Чашей Христовой.
Господь сказал: «Я дам ее за жизнь мира»
(Ин.6, 51). Все проявления, которые в мире есть, они обосновываются, освящаются, утверждаются, одухотворяются Чашей Христовой. (без даты)
Нашим литургийным служением, нашим усердием о Причащении сохраняется бытие всего мира . Вы знаете, что будут страшные, жуткие времена, о которых Евангелие говорит: «Будет великая скорбь, какой не было от начала мира доныне, и не будет… но ради избранных сократятся те дни» (Мф.24, 21-22). Каких это избранных? ПРИЧАСТНИКОВ! Поэтому хотите избавить мир от скорбей грядущих, хотите теперь от своих скорбей, страстей избавиться — причащайтесь . (10.07.73)
Чаша Нового Завета
Мы слышим слова: «Пейте из нее все; ибо сие есть Кровь Моя Нового завета»
(Мф.26,27-28). Что такое Новый Завет? Это новый договор заключает с нами Господь: «Вы жуткие, страшные, греховные, Я с вас ваши грехи смываю Кровию Своею». Чистенькие, обмытые не какой-нибудь водой, а Кровью Единородного Сына Божия. А потом говорит: «В том, что Я верен вам в этой вашей святости, Я подписываюсь Кровию Своею и причащаю вас. И в этой Крови даю вам полноту, очищение ваших грехов и безсмертие». Вот что значит Причащение, и почему мы должны к нему стремиться.
(3.07.73)
Хлеб насущный – Христос
В молитве Господней, составляющей суть всех наших христианских молитв, мы просим: (Мф.6,11). А хлеб насущный — это тот Хлеб, Который сошел с Небес, — Христос Спаситель, Его Божественные Тело и Кровь. Мы этого Хлеба и просим, и содержание Литургии в том, чтобы получить этот Божественный Хлеб.
(13.07.73)
Причащение — сопребывание со Христом
После Причащения не следует заниматься ничем другим, а тем,
о чем Спаситель сказал: «Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно»
(Мф.6, 6). Надо уединиться, войти в самого себя, если есть кельица, то в кельице, если нет, то смотри, какой у нас прекрасный лес, пойди в любой уголок, любой дорожкой и побеседуй с Господом. Это самые драгоценные моменты, потому что Господь пришел к нам
. «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем»
(Ин.6, 56).
(18.07.73)
Каждый из нас в своей жизни говорит: «Господи, где же Ты? Ведь я погибаю!». Разве можно погибать с Господом?! Разве Господь тебя оставил?! Разве в Таинстве исповеди Господь не дает тебе прощение грехов?! Разве Он в Причащении Сам не приходит к тебе?! Смотри, сердце твое делается обителью Божественной Троицы!
(6.09.74)
Чаша Христова — наше оправдание
Чем вы оправдаетесь? Чем грехи свои смоете жуткие и страшные? Только Чашей Христовой! Иоанн Богослов в «Откровении» пишет так: он видит великое множество людей, облаченных в белые одежды и с пальмовыми ветвями в руках, покланяющихся Богу. И Богослов спрашивает спутника своего: «А кто же они такие?». — «Это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца. И потому будут царствовать»
(Откр.7, 9-17). Вот видите — они пришли от великой скорби. А какой грешник не в великих скорбях и страданиях пребывает? Они измыли одежды свои в Крови Агнчей, т.е. в Причащении. Так и мы!
(04.76)
О всех и за вся
Есть много скорбных сторон жизни человека, в которых мы можем принимать участие, помогать, облегчать, но много таких случаев, когда мы совершенно не в состоянии что-то сделать. И бедненькие страдают, и о них как бы никто не помнит. Нет! О них Церковь Божия помнит, о них приносится Агнец Божий, закланный за спасение всего мира.
Мир ведь живет Божественной Чашей. Она приносится за всех, кто бы он ни был и в каком бы положении не находился
. Поэтому, когда мы слышим «О всех и за вся»
, то здесь никто не забыт: верующий и неверующий, благочестивый и злочестивый. Чтобы никто не сказал, что забыл меня Господь в Своей заботе.
Литургия есть выражение сердца Божия. А Господь чем преисполнен? Спаситель хочет, чтобы все люди спаслись (1 Тим.2, 4).
(18.11.76)
Усопшие именуются жаждущей Церковью
. Они жаждут того, чтобы за них молились. Поэтому на Литургии Чаша Христова приносится одинаково, как за живых, так и за умерших. Вы вот причащаетесь Тела и Крови Христа Спасителя, а усопшие — те частицы, которые вынуты с памятью их, погружаются в эту же Кровь Христову с мольбой и словами священника: «Отмый, Господи, грехи всех поминавшихся здесь Кровию Твоею».
(1.05.73)
Литургия — Царство Божие на земле
Литургия начинается словами: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа».
Смотри, вступил ты в Царство Божественной Троицы! Теперь появляется Евангелие, идет Сам Христос… Дальше слышим евангельские слова. И Господь как Сердцеведец знает,что нам потребно. Это не просто пришел черед прочитать их, нет! Дух Святой знает, что нужно для нас. Наступает момент Херувимской песни. Вот херувимы, торопитесь, вливайтесь в хор херувимов, будем встречать Господа. Дальше слышим слова: «Горе имеим сердца».
И после того уже совершается великое Таинство. Над хлебом произносятся слова Спасителя, и хлеб прелагается в Тело Христово, а вино — в Кровь Христову, которая пролита за жизнь всего мира. А потом приходит время, и священник говорит: «Святая святым
»… Мы восходим на Небо, а Небо опускается к нам, особое обилие благодати Божией дается нам. (1)
(19.06.73)
Причастие это лекарство
Мы несколько раз ездили в пустыньку к архимандриту Тавриону Батозскому
. Это было совершенно особое явление в той советской действительности. В Риге, точнее, под Ригой, около городка Елдово, в лесу был женский монастырек – пустынька от Рижского женского монастыря, в котором жил удивительный духовник – отец Таврион Батозский… Он был человек совершенно святой, прозорливый, от которого можно было получить очень много. Мы с ним очень о многом говорили.
Каждый, кто туда приезжал, должен был идти на те или иные работы – «послушания», тогда там можно было жить. У отца Тавриона был такой порядок: он служил литургию каждый день, и каждый день можно было причащаться. Все, кто туда приезжал, причащались Святых и Страшных Христовых Тайн каждый день. Он это называл «лечебницей»: «Вы приехали в лечебницу, так вот лечитесь. Хотите, чтобы жизнь выровнялась, устроилась – прибегайте к этому духовному лечению ». (2)
Профессор Андрей Борисович Ефимов
Центром жизни для архимандрита Тавриона была Евхаристия и Чаша Христова: «А ради чего вы сюда пришли? Ради Чаши Христовой. Чаша Христова раскрывает перед вами всю полноту своей спасающей силы. Она принимает всех, совершая великое таинство посвящения, примирения, совершая великое таинство обожествления вас»
(из проповеди в праздник Благовещения). Причащение воспринималось и проповедовалось им не просто как помощь в стяжании личного благочестия, а как служение спасения и обновления жизни мира: «Посмотрите, в каком состоянии мир находится? Кто же хранит его, что люди не взорвали ещё друг друга? Чаша Христова! …В мир надо вливать божественные силы благочестия и сохранять мир. Если бы Чаши не было, то человечество загнило бы в своих страшных, гнусных мерзостях, разврате и т. п. Так вот, верующие! Через вас в организм человечества вливается оживотворяющая, очищающая сила Божия, через ваше усердие к Чаше сохраняется его бытие
» (из проповеди в апреле 1976 г.) (3)
Как часто надо причащаться?
«В чем моя ответственность? За вас, за духовную жизнь вашу я ответчик. Я должен знать, как вы живете, должен знать те средства, как вам помочь, и времечко и меру знать. Вот о чем день и ночь думаешь и скорбишь! Дело поручено большое. Но я уж положился на Господа. Господи, я немощный, но не по своей воле я сюда пришел. Ты меня сюда поставил. Так вот, держи меня, Господи, пока Твоя святая воля! А я, чем только располагаю, пусть это будет по-детски, но стремлюсь выполнить то, что я есть. Поэтому каждый день
исповедь, каждый день Чаша Христова, и какая величайшая радость
!» (Из проповеди на Светлой седмице, апрель 1976 г.)
…В пустыньке всем паломникам безплатно предлагалась трапеза три раза в день. У старца был такой обычай: все паломники во время своего пребывания в монастыре ежедневно причащались , поэтому пища была постной: суп, каша и чай. Однако, эта скромная еда показалась мне очень вкусной, и не удивительно, ведь батюшка часто заходил на кухню, благословлял пищу и трудящихся, интересовался, есть ли все необходимое… (Из воспоминаний монахини Тавифы).
…Ежедневно причащались почти все паломники и некоторые монашествующие. Одна моя знакомая, очень благочестивая пожилая дама, высказала старцу свое сомнение — не грешно ли так часто причащаться. Он ответил: «Ничего, теперь уже недолго осталось »…
Истинным Хлебом насущным почитал старец Святые Тайны Церкви. Он объяснял слова молитвы Господней «Хлеб наш насущный даждь нам днесь» в том смысле, что нужно причащаться ежедневно . Совершал Божественную литургию отец Таврион дерзновенно, в духовном горении. У него не было будничных служб, каждая литургия была Пасхой Господней, величайшим торжеством веры. В храме зажигались светильники, отверзались Царские врата — старец, как архимандрит, награжденный тремя крестами, мог служить при отверстых Царских Вратах и пользовался этим правом, чтобы молящиеся могли видеть, как совершается Литургия. (4)
Из проповедей архимандрита Тавриона
Церковь Божия напоминает: «Люди, читайте Слово Божие». Оно очищает твой ум и усовершенствует его, дает тебе ясный взгляд на все предметы, на самого себя и на всю окружающую жизнь. Случись с тобою самые жуткие, страшные несчастья, ты будешь знать, как выйти из них победителем. Причащение есть лекарство безсмертия.
Пусть рак нас съедает, но мы мученики, это не рак, это язвы, принятые за Христа.
Грех по природе своей, какой бы он ни был и кто бы его ни совершил, есть уже ужасная кара. Потому каждый грешник нуждается в милосердии Божием!
«Путь неправды отстави от мене, и законом Твоим помилуй мя»
(Пс.118). Давид видит пропасть и не может обойти. Таково состояние грешника! И он просит: «Я свернуть не могу, Господи, поверни дорогу!» Сколько здесь разума, сколько Правды Божией.
«Всё, что ни попросите в молитве с верою, — получите»
(Мф.21) . Для того, чтобы получить в молитве просимое, надо крепко веровать.
Отец Небесный — Сердцевед и все тайны твои знает и всё, что тебя ждет. Поэтому, раз ты Его просишь, то молитва никогда не погибнет. Бог должником никогда не останется.
Бывает время, болеет человек, и в голове жуткие кошмары и т.п., а потом наваливается на человека отчаяние. Но чего тебе теряться, у тебя же есть одно Божественное Имя: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного».
Когда ты, человек, стремишься к нравственной жизни, то будешь творцом. И на всё обратишь внимание: не только на соблазны, но и помыслы замечать будешь и всякое малое движение души. И ко всему относиться будешь очень внимательно
.
Надо с детства прививать самое высокое, красивое, святое. А у нас что бывает? ЧТО с детства ребенок слышит хорошего? Требований к нему много, а слышит он одни дрязги. Воспитывать надо любовью и осознанием долга.
Какая бы ни была у тебя материнская или отеческая любовь, она должна быть покорена любви Божией. Твоя любовь не должна быть эгоизмом, и твоя власть не должна насиловать и разрушать счастье детей.
В семьях потеряна самая важная связующая нить — любовь, как между матерью и отцом, так и между родителями и детьми. А кто виноват? Раз вы отец и мать, значит, составляете церковь домашнюю. Муж и жена должны любить и отдавать жизнь друг за друга, а не говорить, что не сошлись характерами. Мучениками нужно быть в отношении друг друга
.
Господь не ждет, чтобы покарать. Он ждет, как бы нас вразумить и еще чтобы волю нашу не ограничить. (5)
В своих проповедях батюшка часто говорил о Кресте Господнем и крестоношении человеческом: «Взяв свой крест, пойдем, стопочка за стопочкой. - Куда? - За Христом на Голгофу! С ним умрем, с ним и воскреснем! С Ним потерпим, с Ним и прославимся. С Ним здесь немного постраждем, с Ним и вечно царствовать будем...»
Архимандрит Таврион (Батозский)
Вся жизнь – Пасха Христова
Архимандрит Таврион (Тихон Данилович Батозский) родился 10 августа 1898 года в г. Краснокутске Харьковской губернии. Он - 6-й ребенок в семье, где было 10 сыновей. Отец - служитель городской управы, вел большое сельское хозяйство, имел пасеку. Жизнь семьи была христианской. Отец Таврион светло вспоминал свое детство: «В минувшие времена все, что совершалось в Церкви Божией в течение годового круга, все отражалось на семье. И вот неделя мытаря и фарисея. Кроме того, что в церкви поют, приходим домой, семья - отец, мать, детки, и поем самым простым напевом: «Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче». Вся семья поет - красота! Это было содержанием домашней жизни». У него с детства был молитвенный настрой, с восьми лет он прислуживал в церкви. Мальчик имел богатые дарования - острый ум, память, способности к рисованию.
Почитание родителей ставилось во главу всего воспитания в семье. Отец Таврион вспоминал, что после какой-нибудь проказы отец собирал детей и говорил: «Что же вы мать так оскорбили? Или не знаете, что молитва матери со дна моря вызволяет, а проклятие материнское до основания разоряет? Бойтесь обидеть мать!»
По окончании земской школы в 1909 г. Тихон решает уйти из мира в монастырь (это была его мечта с детства) и направляется в Белгород к святителю Иоасафу Белгородскому. Там у гробницы получил указание одного монаха на Глинскую пустынь и воспринял его как волю Божию.
Глинская пустынь в это время представляла собой большой монастырь со строгим уставом, традицией старчества, опытом миссионерства. До 700 братий обители и многочисленные паломники своими трудами вели образцовое хозяйство так, что кормили странников, содержали больницу, обучали крестьянских детей грамоте и ремеслу. В монастыре находилась чудотворная икона Божией Матери «Глинская», совершался полный круг богослужений с особыми напевами.
В эту славную обитель и прибыл юный Тихон. Однако долго пробыть здесь ему не удалось. Родные усиленно искали пропавшего мальчика, подали объявление о розыске в газеты. Монастырское начальство узнало о поисках Тихона, телеграфом сообщило о его местонахождении и в сопровождении монаха отправило домой. Родителям казалось, что горячий порыв их сына уйти в монастырь постепенно остынет, и Тихона посылают в город Дергачи учиться в учительской семинарии. Но и по окончании среднего образования все думы у Тихона только о монастыре. Наконец, родители смягчаются, отпускают юношу.
В Глинскую пустынь он поступил послушником 20 января 1913 г. Монашеская жизнь требует больших трудов, ограничений, самодисциплины, а главное - смирения. Впоследствии батюшка учил, что в монастыре есть только два слова: «Прости» и «благослови», и если этому научиться, то жизнь станет радостной и плодотворной. Не было у юноши-послушника тоски по оставленным близким и миру.
Батюшка писал: «В Глинской пустыни учился живописи, проходил миссионерские курсы, пел на клиросе». Большинство насельников обители по своему сословному положению были из крестьян, некоторые были неграмотны, но в монастыре обнаруживались их склонности и способности к тому или иному ремеслу, послушанию. Часто эти дарования раскрывались во всей полноте, и трудами простых монахов созидались величественные храмы, писались иконы, фрески. Большое влияние оказал на Тихона миссионер иеромонах Авель, вложивший в юношу любовь к книгам, музыке, искусству, стремление к самообразованию.
Во время Первой мировой войны послушник Тихон был призван в действующую армию и служил в Латвии при полковой кухне.
По окончании военных действий Тихон возвращается в родную обитель. В России уже произошел октябрьский переворот, стремительно менялись социальные структуры и отношения, у власти были новые люди и идеи. Начались гонения на Церковь, закрытие монастырей, храмов, преследование духовенства.
В 1920 г. пострижен в монашество с именем Таврион, а в 1922 г. Глинскую пустынь власти закрывают, и он в числе 10 монахов переезжает в Рыльский Николаевский монастырь Курской области к настоятелю епископу Павлину (Крошечкину). В конце 1922 г. его переводят в Московский Новоспасский монастырь, где он продолжает духовное образование и оканчивает школу рисования и росписи. В 1923 г. монах Таврион рукоположен во иеромонаха. Ко дню Пасхи 1929 г. епископ Павлин возводит отца Тавриона в сан архимандрита и назначает настоятелем храма святителя Феодосия Черниговского, где он организует богослужения с всенародным пением, частую проповедь, вовлекает прихожан в приходскую жизнь. Усиливается давление со стороны властей на Церковь Христову, и владыка Павлин благословляет о. Тавриона на ежедневное служение Божественной литургии и вручает ему походный антиминс с указанием служить «идеже прилучится».
Осенью, 28 октября 1929 года, молодой архимандрит Таврион был арестован. Его обвинили в антисоветской агитации, хотя подлинной причиной ареста была его борьба с обновленцами, захватившими Феодосиевский храм в Перми. Архимандриту Тавриону удалось не только возвратить храм, но сделать его оплотом Православия. Архимандрит Таврион провел в тюрьмах, лагерях и ссылках более 20 лет. Но и в ссылках о. Таврион продолжал совершать литургию. «В какой-нибудь трущобе, яме, а литургия совершалась. Потому что чувствовал на себе призвание Божие, знал историю Церкви, жизнь святых. Старался быть подвижником, старался им подражать».
Первый срок о. Таврион отбывал на Вишере. Это был первый советский концлагерь, где применялось трудовое перевоспитание. Большую часть срока о. Таврион провел на общих работах: рытье каналов, работы на лесоповале, но иногда спасало художественное образование. Когда в лагере требовался художник, то его освобождали от общих работ. Тем не менее каторжный труд подорвал здоровье отца Тавриона.
На годы, проведенные в тюрьмах, лагерях и ссылках, отец Таврион смотрел, как на время своего исповедничества Христа, блаженное шествие за Христом на Голгофу. То, что остался в живых, считал особой милостью Божией и молитвенным долгом перед умершими. За каждой литургией возносилась горячая молитва об этих страстотерпцах и мучениках.
По окончании срока отбывания «трудповинности» архимандрит Таврион приезжает в Калугу. Возможности официального служения нет; почти все храмы закрыты. В этот период он создал сеть тайных общин и много разъезжал по России. Ему приходилось много раз менять место жительства - его предупреждали о предстоящем аресте.
Батюшка устраивается на гражданскую работу. «С 1933 по 1938 год работал в городе Калуге на строительстве Дворца культуры как художник. Живет у преданных духовных чад. 27 декабря 1940 года последовал новый арест. Следствие было завершено 14 марта 1941 года. 12 человек осуждено. Архимандрит Таврион за контрреволюционную и антисоветскую деятельность приговорен к 8 годам заключения. Срок отбывал в Туринском концлагере на северо-востоке Свердловской области. Вначале общие работы на лесоповале, затем художником в культурно-воспитательной части лагеря. И опять, несмотря ни на что, ежедневное служение литургии.
О. Таврион был досрочно освобожден в августе 1948 года и направлен в ссылку в Казахстан. 19 марта 1956 г. судимость была снята, и о. Таврион отправился в Пермь.
В 1957 г. патриарх Алексий I назначает о. Тавриона настоятелем Глинской пустыни. Волна красного террора смела с лица земли не только монашествующих, но и храмы, здания. К 1942 г. в Глинской пустыни сохранилось лишь 6 полуразрушенных строений, единственный сохранившийся больничный храм и бывший архиерейский корпус; храмы и колокольня были взорваны. В обители было около 60 насельников, 70 процентов братии составляли иноки старше 60 лет; нетрудоспособных в 1958 году - 26 человек. К середине 50-х гг. былая слава обители вновь распространилась по стране. Сюда приезжали, чтобы помолиться, получить от старцев духовное наставление.
Новый настоятель стремился и к возобновлению миссионерского служения обители, призывая братию направить свои усилия не только на личное спасение, но и на спасение душ соотечественников.
Находясь на этой должности, о. Таврион вступил в конфликт с собором старцев монастыря, которые первоначально поддерживали его как бывшего послушника пустыни. Одной из основных причин конфликта было нежелание настоятеля согласовывать свои решения с собором старцев - духовных наставников обители, которые были противниками каких-либо изменений. В этой ситуации священноначалие взяло сторону большинства и в январе 1958-го перевело архимандрита Тавриона в Почаевскую лавру.
В 1959 году о. Таврион - секретарь Уфимского епархиального управления и настоятель уфимской Покровской церкви. Он много проповедовал, участвовал в реставрации храма, для которого сам писал иконы, противодействовал закрытию храмов. В 1960 г. кандидатура архимандрита Тавриона рассматривалась для возможной епископской хиротонии. Уфимский епископ Никон дал ему характеристику. Священный Синод одобрил кандидатуру архимандрита Тавриона, однако его активная деятельность вызвала недовольство властей. Снова начали закрывать храмы, изгонять деятельных священников. В «светлом будущем» не должно быть места «попам и религиозным предрассудкам». В эту струю попадает и отец Таврион. Лишенный регистрации уполномоченного, он в течение полутора лет служит псаломщиком в Переделкине, и лишь в ноябре 1962 года его устраивают в Ярославской епархии.
Сначала о. Таврион служит в селе Некрасово, а с 1964 г. - в селе Новый Некоуз. О. Таврион получает известность как духовник, к нему приезжают за советом и молитвенной поддержкой верующие из Ярославля, Москвы, Ленинграда, Перми, Уфы и других мест.
В 1969 г. 70-летний старец Таврион назначен настоятелем в Спасо-Преображенскую пустынь в Ригу, где пребывал до своей кончины в 1978 г. Он был духовником пустыни и старцем для тысяч и тысяч паломников со всей страны. Старец говорил: «В чем моя ответственность? За вас, за духовную жизнь вашу я ответчик. Я должен знать, как вы живете, должен знать те средства, как вам помочь, и времечко и меру знать. Вот о чем день и ночь думаешь и скорбишь! Дело поручено большое. Но я уж положился на Господа. Господи, я немощный, но не по своей воле я сюда пришел. Ты меня сюда поставил. Так вот держи меня, Господи, пока Твоя святая воля! А я, чем только располагаю, пусть это будет по-детски, но стремлюсь выполнить то, что я есть. Поэтому каждый день исповедь, каждый день Чаша Христова, и какая величайшая радость!»
Архимандрит Таврион писал об опыте своей жизни, переписывался с братьями и духовными чадами, вел проповеди и беседы, считая, что «благодать Промысла не должна остаться тайной».
Так, он рассказывал, как однажды был спасен. При возвращении в Глинскую пустынь после увольнения из армии весной 1920 г. попал под воду во время ледохода вблизи монастыря. «Огромная льдина, принесенная водой, защемила меня за сапоги и потащила под лед… Я не терял присутствие духа и сознания, находясь подо льдом, я сознавал, что нахожусь в пасти смерти, но робости и страха не испытывал… Я вспомнил слова Христа Господа, сказанные им своим ученикам: «Истинно говорю вам: о чем ни попросите Отца во Имя Мое, даст вам… просите и получите…»
Я стал молиться: «Господи Боже! Ради жизни возлюбленного Твоего Сына, Господа нашего Иисуса Христа, спаси меня»… Вдруг от какого-то толчка я наклонился и почувствовал тошноту, моментально был выброшен на поверхность. Плывя, я не тонул, хватался за кустарник и с третьего раза удержался». Затем братья монастыря сумела спасти его, и он потом даже не заболел.
По воспоминаниям священников и прихожан, о. Таврион в проповедях призывал прихожан к тому, чтобы вся наша жизнь стала Евхаристией (благодарением) за этот бесценный дар Господа.
О. Таврион считал, что пребывание паломников в монастыре не должно остаться бесплодным, поэтому их приему отдавал много времени и сил. При этом он вел активную хозяйственную деятельность, ведя строительство, ремонт. Все пространство чердаков приспосабливали для устройства гостиниц. И тем не менее в летние месяцы, особенно на праздник Преображения, мест не хватало. Люди устраивались на ночь на сеновале, в храме.
Старец обладал художественным даром, и его работы можно видеть и сегодня в Пустыньке.
Скончался о. Таврион 13 августа 1978 г. после многомесячной болезни (рак желудка и пищевода), принимая болезнь, как сораспятие Христу. По смерти батюшки осиротели его многочисленные духовные чада. Перед кончиною он говорил близким, чтобы не скорбели, посещали его могилку, молились, просили о нуждах своих. Обещал не оставлять и по смерти.
Из проповедей а рхимандрита Тавриона
Церковь Божия напоминает: «Люди, читайте Слово Божие». Оно очищает твой ум и усовершенствует его, дает тебе ясный взгляд на все предметы, на самого себя и на всю окружающую жизнь. Случись с тобою самые жуткие, страшные несчастья, ты будешь знать, как выйти из них победителем.
Причащение есть лекарство бессмертия.
Пусть рак нас съедает, но мы мученики, это не рак, это язвы, принятые за Христа.
Грех по природе своей, какой бы он ни был и кто бы его ни совершил, есть уже ужасная кара. Потому каждый грешник нуждается в милосердии Божием!
«Путь неправды отстави от мене, и законом Твоим помилуй мя» (Пс. 118). Давид видит пропасть и не может обойти. Таково состояние грешника! И он просит: «Я свернуть не могу, Господи, поверни дорогу!» Сколько здесь разума, сколько Правды Божией.
«Всё, что ни попросите в молитве с верою, - получите». (Мф. 21) Для того, чтобы получить в молитве просимое, надо крепко веровать.
Отец Небесный - Сердцевед и все тайны твои знает и всё, что тебя ждет. Поэтому, раз ты Его просишь, то молитва никогда не погибнет. Бог должником никогда не останется.
Бывает время, болеет человек, и в голове жуткие кошмары и т.п., а потом наваливается на человека отчаяние. Но чего тебе теряться, у тебя же есть одно Божественное Имя: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного».
Когда ты, человек, стремишься к нравственной жизни, то будешь творцом. И на всё обратишь внимание: не только на соблазны, но и помыслы замечать будешь и всякое малое движение души. И ко всему относиться будешь очень внимательно.
Надо с детства прививать самое высокое, красивое, святое. А у нас что бывает? ЧТО с детства ребенок слышит хорошего? Требований к нему много, а слышит он одни дрязги. Воспитывать надо любовью и осознанием долга.
Какая бы ни была у тебя материнская или отеческая любовь, она должна быть покорена любви Божией. Твоя любовь не должна быть эгоизмом, и твоя власть не должна насиловать и разрушать счастье детей.
В семьях потеряна самая важная связующая нить - любовь, как между матерью и отцом, так и между родителями и детьми. А кто виноват? Раз вы отец и мать, значит, составляете церковь домашнюю. Муж и жена должны любить и отдавать жизнь друг за друга, а не говорить, что не сошлись характерами. Мучениками нужно быть в отношении друг друга.
Господь не ждет, чтобы покарать. Он ждет, как бы нас вразумить и еще чтобы волю нашу не ограничить.